В здание входит мужчина в потертом, поношенном, повисшем гнилой плетью пиджаке, сопровождаемый под руку не молодой уже, но и не старой дамой в масловато-зеленом сарафане, тонких, давно приобретенных, туфлях.
Врач– психиатр, профессор, встречает вошедших в своем кабинете (обстановка сизая).
– Вот, Господин врач, привела. Это муж мой. Вообразил себя …
– Погодите, погодите (обращается к мужу). Как вас зовут?
– Ван Гог.
– Простите…
– Доктор, мой муж вообразил, что он – художник Ван Гог.
– Не вообразил, а я и есть прославленный Ван Гог – художник, чья слава покрыла не одну плеяду начинающих кистемарателей.
– Замечательно… (доктор обращается к жене) Голубушка, мне бы очень хотелось, что бы вы, если можно, вообще не вмешивались в наш разговор.
– То есть…
– То есть не говорили не единого слова, пока я не закончу. (Опять к пациенту). Значит, вы утверждаете … (мужчина неодобрительно щурится). Простите. Значит, вы – Ван Гог. И почему, если позволите?
– Что именно?
– Именно Ван Гог …
– Потому что мама моя меня таким родила и так нарекла.
– Логично.
– Доктор, а у него все очень даже логично получается …
– Я же просил …
Жена: – Извините, больше ни разу не буду …
– А потом?
– Что?
– Родила. И что дальше?
– Как обычно: детский сад, школа … Чего вы мне голову морочите? Разве не известно, что дальше?
– Почему же, очень даже известно. А кто была ваша мама?
– Какая разница? Папы вообще не помню …
– Но, насколько мне известно, Ван Гог, почему-то, умер…
– Почему это он умер? А кто же тогда перед вами?
– Логично.
– Ничего логичного, все естественно, как и должно быть в природе. Я – Ван Гог. Родился, учился, женился … кажется.
– То есть, как – кажется?
– Она (на жену) утверждает, что моя жена.
– А на самом деле?
– А на самом деле мне всё равно …
– Почему?
– А я посторонних в личную жизнь не посвящаю.
– А я не посторонний. Я врач. Друг, если хотите.
– А если не хочу? Я к вам на прием не приходил. Меня привели, разрешения не спрашивали. А звание друга… (передразнивает) если хотите… на медфаках не выдают. Снимите халат.
– Зачем?
– Снимите, снимите… (доктор послушно, с интересом, стягивает служебную одежду, оставшись абсолютно голым). Вот так… (оглядывает голого доктора со всех сторон, покрякивая удовольственно). Вот так … Я вас нарисую.
– Зачем?
– Для истории.
– Вы думаете, я ей пригожусь?
– Не вам решать. Сейчас работаю над серией картин. Вы туда потрясающе вписываетесь. Особенно, если вас грамотно прорисовать.
– Звучит интригующе. И как называется ваша серия?
– Кретины – современники…
(Доктор несколько озадачен)
Жена: – Ваня, зачем ты так с человеком? Он же …
(Ван Гог вскакивает со стула, хватает со стола графин с водой) – Я не знаю кто он, этот твой Ваня, но если узнаю, обоим раскрою черепа, вилки дурацкие…
Доктор: – Успокойтесь, успокойтесь… Разрешите полюбопытствовать… Вы уже приступили к написанию своей серии?
– Однозначно – нет!
– Какие– то затруднения?
– Подбираю персонажи.
– И сколько уже в вашей коллекции.. персонажей?
– Семь…
– Кто, если не секрет?
– Аскольд и Дир как одно лицо, Никон, который Патриарх, Адам и Ева как один Змей, Ульянов– Ленин, Эвклид, вы и моя жена.
– Ваша жена? Вы же говорили…
– Если она так считает, пусть. Многое называют себя моими женами.
– Но, если я вас понимаю правильно, не все эти люди, выражаясь мягко, кретины.
– О вкусах не спорят.
– Но они вовсе даже не современники друг другу.
– Они мои современники.
– Простите, сколько вам лет?
– Для настоящего художника… для творца… не существует времени. Мой возраст – Вечность. Вечность с большой буквы.
– Простите, что вновь уточняю. Я вам, кстати, не кажусь чересчур назойливым?
– Вы мне кажитесь чересчур вежливым, это печальнее.
– Учту. Скажите, какая разница между вечностью и Вечностью?..
– Я вас понимаю… на письме разница – в первых буквах, в жизни – в размахе творения. Для того, чтобы создать картину, необходимо время. Для того, чтобы вдохнуть в картину жизнь, нужна Вечность с большой буквы. А для того, чтобы создать саму жизнь… Какая вам разница? Ваша задача – разубедить меня в том, что я – Ван Гог, то есть заставить меня поверить в противоположность самого себя. Или убедить мою жену смириться с радостью быть спутницей великого художника. Давайте. У вас еще есть время.
– А у вас?
– Я же сказал – Вечность.
– Вы сейчас пишите?
– Нет.
– Почему?
– Доктор, это банально. Творческий кризис: вынашиваю идеи, разрабатываю мысли, строю проекты. Господи, это же случается с каждым, кто работает. У вас что, не бывает?
– Бывает.
– Что же вы мне тогда херню порете?
Жена: Ваня…
– Сейчас как пристукну … (он вспомнил о графине, который до сих пор сжимал; отпил из него на всякий случай).
– Сударыня, я же попросил вас не вмешиваться…
– Но он…
– Все в порядке. Современный мужской разговор. И сколько лет вы занимаетесь рисованием?
– Творчеством.
– Да, конечно, творчеством.
– Всю жизнь.
– Сознательную?..
– Физическую. Зримую
– Этого не может быть!..
– Почему же?
– Вы что, с колыбели рисуете?
– С шестнадцати лет. До того – ни-ни… а в шестнадцать лет как прорвало…
– А говорите, всю жизнь.
– Доктор, извините.
– Да.
– Вы с какого возраста говорить начали?
– Не помню, на втором году, кажется. А какое это имеет отношение?
– А речевой аппарат у вас со скольких лет появился?
– Я с ним родился.
– Чего же вы меня здесь за сюсика держите? Если вы не признаете во мне Ван Гога, это ваша сугубо профессиональная обязанность и глубоко личная проблема. Хотите задавать вопросы, задавайте. Хотите в игрушки играть – вот вам, – достал из кармана заводного металлического пингвиненка, покрутил ключиком. Пингвиненок запингвинил по столу. – Дарю. Можете гордиться. Пингвин от Ван Гога.
– Вы не Ван Гог.
– С чего Вы взяли?
– Ван Гог умер.
– Вы видели?
– Нет. Но кто-то же…
– Кто– то же…то-то же… Вы разве не верите в воскресение?
– Нет.
– В переселение душ?
– Нет.
– В кармические перевоплощения?
– Нет.
– В колесо сансары?
– Нет.
– В Бога? .. Иисуса Христа, Аллаха, Шиву, Кришну, Юпитера, Одина, Диониса, Ра … кого-нибудь?
– Нет.
– Пророков: Магомета, Будду, Иоанна, Нострадамуса… хоть в кого-нибудь?
– Нет. Нет. Нет!
– Доктор, вы самый реальный человек, которого я когда-либо встречал. Но мне вас жаль. Во что же вы верите?
– В свое существование.
– А в мое?
– И в ваше.
– Я – Ван Гог?
– Нет. Обыкновенный человек.
– Какой?
(Жена, боязливо) – Ваня…
(Ван Гог опять за графин) – Молчи, Маня!
(Жена) – Я не Маня. Я – Клавдия.
(Доктор) – Она Клавдия.
– Откуда знаете?
– Она сказала.
– А я вам говорю, что я Ван Гог, вы почему меня не знаете?
– Вы – пациент.
– А она, получается, жена пациента.
– Позвольте мне решать …
(Ван Гог):– А вас я вообще не спрашиваю. Я вас не знаю.
– Я – доктор.
– Почему я должен этому верить?
– Потому что я говорю…
– Позвольте мне решать…
– Я – доктор…
– Кто? Какой вы доктор?
– Который с вами разговаривает.
– А кто вам сказал, что я с вами разговариваю?
– Я задаю вам вопросы. Вы на них отвечаете. Мы разговариваем.
– Мы сосуществуем. В различных плоскостях. На разных тарелочках, только рядом.
(Жена): – Ой, опять.
– Простите, не могли бы вы подробнее о тарелочках?
– В большом мире летают тарелочки. И не знают друг друга. Точнее, не знают друг друга люди, которые лежат по одной штуке на каждой тарелочке. Человечки думают, машут руками, чихают, пьют пиво и занимаются прочей канителью. О кей? Когда тарелочки сталкиваются с большой силой, происходит так: дзин – и одна из них колется. Это когда тарелочки сталкиваются перпендикулярно. Когда под различными углами, бывает по-разному: углы складываются, сильно бьются. Вдребезги бывает, если «крышу» сносит. Тарелочки прозрачные, поэтому кажется, что человечки летают сами по себе. Мы с вами до этого ничего друг о друге не знали. Парили в неведомости. А тут получилось так, что на какой-то период, вследствие обоюдных потребностей друг в друге, летим параллельно: я выплыл для вас из незнанности, и вы для меня – из пустого информационного вакуума…
– Простите, этот термин… Пустой информ…
– Доктор, зовите как хотите. Вы же сечете суть. Вот сейчас мы с вами летим в одной плоскости, в одном направлении, по одной траектории. При всем разнообразии движений человеческих мышц они, по большей части, идентичны. Поэтому мы с вами движемся похоже. Через пять-десять минут, плюс-минус, я отвалюсь в сторону вместе со своей тарелкой. Вы провалитесь в какую-нибудь яму, полетите по инерции, столкнетесь с тарелочкой другого пациента и расколошматите ее в пух.
– Вероятно. Но как же речь? Как мы понимаем друг друга?
– Это для вас тяжело. Скажу только о струнах… Когда струны звучат в унисон? Когда их звуки, тональность, мелодика схожи. То есть, когда составляющие звука – длина струн, кратность их толщин, колебание в минуту и прочая тригонометрия – сходны. У нас с вами в данные полчаса сходные условия нахождения. Повторяю: вам не понять не потому, что вы – недоумок… Просто не понять, и всё… Ну, сравните с радио. Когда мы можем слушать радиостанцию? Когда приемник настроен на волну передатчика. Люди – приемники и передатчики одновременно, могут слушать все и каждого, но привыкли слышать только некоторых, а то и вовсе никого не слушать. Бывает, что люди видят друг друга, живут вместе – тарелочки летают долгое время рядом, а понять не могут: тембр разный, натяжение душ, атмосферы и прочее. Давайте не будим об этом.
– А о чем же?
Доктор, не понятно отчего, выглядел бледно.
– О моих картинах. Что из моих коллекций вы видели?
– Я?.. Да я, признаться … если честно… ничего.
Доктора затрясло, словно под полом заработал гигантский отбойный молоток. Он увидел как Ван Гог … Ваня… пациент … медленно отплывает в сторону вместе со своим стулом, с куском пола, на котором стул стоял. Чуть дальше… и пол вместе со стулом отделился от низа больного. Набирая скорость, пациент удалялся в кисельно оплывающие стены, в беленный туман, в сторону… Доктор, Михаил Афанасьевич, хотел было еще спросить: про тарелочки, про совпадение тембров, но накренился, отвалился в бок, не отрываясь от стула, плавно заскользил над столом, в окошко. Пациент был еще виден. Была видна и летевшая рядом с ним жена, выплывшая сквозь дверь. Уже над зданием клиники доктор крикнул что– то вслед, но выкрикнуть удалось молчание. Пустой звук выплюнулся вместо слов, а в ответ, словно с ускоряющей свои бег пластинки, понеслось: «Не видел картин Ван Гога, не видел смг ванг… кртн вего невдл смг внганвдлкртнвнг … а…» Скорость увеличивалась. Доктор чувствовал, как спина от возросшей силы тяжести влипает во что-то плоское. Чтобы не соскользнуть, он крепче сжал ладонь, душа в кулаке заводного пингвина…
