На этот раз их даже многовато:
на лавочках, на подоконнике; в скворешник,
еще с весны забытый, залетело
одно, слегка измученное летом.
Стихи повсюду, танцы завихрились
в дожде, в ветру, в детишкиных ботинках…
Вот бледно-желтый «вальс» вцепился в лобовое
стекло моей машины, глаз мозоля;
листом осины «танец живота»
застлал глаза и застилает землю.
Листом бесстыдно рыжей бестии рябины,
под звуки скрипки на четвертом этаже,
мне на ладони падает Мальвина
в убитом напрочь сценой неглиже.
Сметен метлою дворника-киргиза
усталый степ с чечеткую в охапку,
и жалкой техникой прохладного релиза
перекати-полям подстать два сразу
модерна с дерева березы ветхо-русской
куда-то катятся. Экспромт через экспромт.
Два танго с дуба рухнули и в луже
вальсируют, забыв про свой фасон.
Танцует осень всеми жанрами, и стили
ей не важны, не страшны судьи и места, ́
я поднимаю стоптанный уныньем
листочек танца моего. Устал.
Устал мой танец, катышки землицы,
да капельки дождя – вот и наполнен зал. А
рядом, чтоб не доводить унынье
до апогея, хлюпкий карнавал
из пожелтевших и почти гниющих
листочков клена, бузины, травы
пытается из зябкого беззвучья
извлечь на выход ну хотя бы ноты три.
Они устали, им уже не скучно,
антракта нет. Нет в этот раз зимы.
И танцевать им до благополучья,
страдать и жить до будущей Весны.
