и любила доверчиво-смело,
отдаваясь, словно прощалась, –
все осталось во мне, все осталось.
Рассмеялась потом, хохотушка,
а слеза по щеке – на подушку,
миг – и всем существом разрыдалась, –
все осталось во мне, все осталось.
Ночь прошла, день стучался зарею,
одеваясь: «Лежи, я закрою»,
дверь упругим щелчком отозвалась,
на подушке помада осталась.
