мысли обвисли гнилыми мечтами,
формы не то, чтобы очень устали:
там, где стояли, там и упали.
Весь парадокс в единице познания,
долгое эхо речевки сознания
бесится в тесном кругу наслаждения.
«Может повеситься», – шепчет видение,
играя веревкой склонений на «-ение».
Взгляд в потолок, будто приступы Гения,
бродят по стенам теней ответвления,
мрачным казались уроки терпения
словно бы в чайнике накипь творения,
а после признались, что все от бессилия.
Злом верховодит скупое влечение.
Ограничение – корень сомнения;
где заточение, там и спасение.
Спит опасение в складках прощения,
грызя заключением узел старения.
От откровения до «во спасение»
целая вечность прелюбогрешения,
и только надежды грядущей мгновение
дарит всем страждущим благословение.
