Пахло. Пахло словно ветром уносились вдаль тюльпаны, у которых вдалеке было невидаль туманов, а они, швыряясь в море, что есть сил летели прочь, и гоняли хороводы, чтобы беглецам помочь.
Ты стояла, холодела, не звала, но этот стон, что поил твое стремленье, оставался пуст и гол.
Не держались ни за руки, ни за сердце, ни за трос, пропечалил с дымной трубкой полустриженный матрос.
Третий день не шла рыбалка, расплескала зыбкий сон полупьяная русалка, полуголый разговор,
полуобнаженный месяц, полу смелая волна, и не сгинет, хоть повесься, древнерусская тоска.
Эти пагубные мысли, закрома кипучих зол, ты не капли не осмыслишь, не упав с трех тысяч гор.
А потом долги и шлюхи, словно смертный приговор, тени ползали на брюхе… тени живы до сих пор.
Это призрачное море, эта зябь и эта явь, мы с тобой не пили горе, разве что, на брудершафт.